Эталон естествознания
Эталон естествознания
Птолемей в «Альмагесте» в первый раз выложил в связной форме астрономиче скую картину мира. Но значение «Альмагеста» несоизмеримо поглубже. Если Плиний Старший тормознул на уровне сис тематизированных описаний, т. е. на относительно низком, подготовительном шаге естественнонаучной деятельности, и если Евклид ограничивался фактически арифметикой, т. е. аппаратом, формализованным языком научного анализа, так как математика сама по для себя не принадлежит к естествознанию, то Птолемей в первый раз в истории населения земли отдал эталон развернутой, математизированной, полнокровной естественнонаучной теории. Она окутала широкий круг заморочек и обобщила огромный эмпирический наблюдательный материал. Она имела явную прогностическую ценность и обширно использовалась на практике. В сути, теория Птолемея для собственного времени отвечала самым серьезным аспектам научности, выработанным наукой ХХ в. Она заняла место собственного рода образца для всего естествознания. А Птолемей в качестве создателя этой теории по справедливости может быть причислен к классикам естествознания. Конкретно после труда Птолемея астрономия заполучила то «поистине уникальпое положение, которое она занимает посреди других наук».
Таким макаром, Клавдий Птолемей и в его лице древная астрономия преподнесли всему естествознанию предметный урок. Птолемей первым в великанском масштабе показал величавое искусство всеполноценно обрисовывать природные явления на языке арифметики — на кинематико-геометрической модели.
К огорчению, вследствие существования теории Птолемея стала совсем легализованной показавшаяся за длительное время до него убежденность в действительности разделения Космоса на два мира: надлунный и подлунный. В надлунном мире царствовал Логос, божественный порядок, птолемеева гармония. Его исследование составляло предмет величавой и рано обособившейся научной дисциплины — астрономии. Подлунный же мир отличался аморфностью, кавардаком и изменчивостью. Он достался в удел прозябающей физике, поточнее говоря, еще слабо расчлененной «натуральной философии».
Величие теории Птолемея как недосягаемого образца естественнонаучного познания подмяло под себя другие области естествознания. Эта теория подавляла, сдерживала развитие тех научных дисциплин, которые на первых порах никак не могли тягаться с ней в изощренности математического аппарата. Недостижимой верхушкой возвышалась она посреди других наук, адепты которых еще не успели освоить ни опыта со серьезным количественным исчислением его результатов, ни математических способов представления сводных данных.